Приятная вещь

Одно из самых приятных чувств я испытала, когда увидела как человек, который мне нравится, надел мой подарок. Это была кожаная перчатка, которую я сама оформила, и мне очень хотелось взять этого человека за руку, затянутую в мою перчатку, и сжать его пальцы. 

Но я так и не решилась.

Ценность

Иногда я думаю о смерти. Возможно, не стоило смотреть этот сериал про похоронное бюро, но что сделано, то сделано.

С одной стороны, я могу понять трепет, с которым родственники относятся к телу покойного - трудно осознавать, что этого человека больше нет и кажется, что любое вмешательство может испортить воспоминания о нем, опорочить. Весь этот посмертный грим и церемония погребения только для того, чтобы отдать человеку последние почести. Я все это понимаю. Но когда я думаю о своей смерти, то это событие кажется мне малозначительным и я не хочу, чтобы мне устраивали церемонию с речами и тостами. Боже, да я при жизни-то ненавижу все эти сборища и после смерти уж точно вряд ли захочу к ним не то что приобщиться, стать их центром.

Нет, если бы я выбирала, как поступить с моим телом, после смерти, то я бы завещала все свои более менее целые органы какому-нибудь донорскому центру и попросила бы кремировать себя без бальзамирования. А прах ни в кое случае не хранить. Развеять где-нибудь, если уж так тянет на фарс.  Может быть даже за тридевять земель, чтобы родственичкам скучать было некогда. Ну, и чтобы на месте не сидели. А что, хорошая же терапия, разве нет? Новые места посмотрят, спустят деньги, которые не потратили на гроб и дурацкую церемонию.

Если бы это показалось слишком простеньким прощанием, то из всех излишеств, которые могут предоставить людям похоронные бюро, я бы попросила, чтобы во время кремации играл тяжелый рок. Sabaton, например. Prima Victoria у них чудесная. Или Get Thru This - Art Of Dying. Тоже подходит к обстановке.

К чему это я? Да не знаю толком. 

Не буду говорить, что мертвым все равно. Нет, не думаю, что это так. Но на своем примере я хочу показать, что мертвые ценят свою жизнь меньше, чем те, кто их хоронит. И это относится не только к мертвым. Живые тоже не осознают, насколько ценной их жизнь может быть для других, насколько сильно кто-то дорожит их присутствием. 

И это удивительно. 

Эта способность скрывать то, как сильно мы важны друг от друга, поистине удивительна.

Моё одиночество

Я не люблю оставаться в одиночестве. И вовсе не потому что я его боюсь, а потому что безмерно люблю его.

Оставаясь одна, я тону в своём одиночестве и делаю это не барахтаясь, добровольно выпуская воздух из легких, торопясь опуститься на самое дно. Я смотрю на каемку своего одиночества, туда где оно заканчивается, и не хочу из него выныривать. Да и зачем? Я все прекрасно вижу отсюда. Каждый грех, каждый недостаток. Я вижу все кристально чисто и разочаровываюсь в людях, разочаровываюсь в себе. Я не обременена дурацкими чувствами, вроде любви и дружбы. Иногда я не знаю, способна ли я вообще любить той безумной и иррациональной любовью, о которой пишут книги и слагают песни. Да и на рациональную любовь я вряд ли способна.

Может быть я так люблю одиночество, потому что не могу любить людей?

Не задетые чувства

Я успела забыть, каково это, когда кто-то беспокоиться о твоих чувствах и просит прощение за то, на что ты даже не обратил внимания. И это приятно, действительно приятно. Даже не смотря на то, что ты и не обижался ни на что. Или скорее, особенно потому что ты ни на что не обижался.

В темноте

-Ты ловишь самолеты и, когда наберешь сто, твое желание исполниться. Наверное, трудно не произносить его вслух.

-Нет, я не загадываю желание. Потому что я не знаю, что мне нужно. Пусть какой-нибудь высший разум это решит, а я буду просто ловить самолеты.

Когда я была немного помладше, я часто ощущала себя так, словно стою в толпе спешащих людей. Я дергала их за рукава, спрашивала, куда они торопятся. Каждый отвечал своё и бежал дальше. Я гналась за ними, хотела узнать, откуда они знают куда им спешить. Потому что я не знала, куда идти. Я стояла, потерянная, среди этих людей и понятия не имела, откуда они знают, что им нужно.
Но вся правда в том, что никто не знает, что ему нужно. Ни один человек. Никто из нас не знает что его ждет через пять, десять, сто шагов. Мы слепо куда-то несемся, огибая препятствия, поминая их дурным словом. Мы бежим сломя голову в темноте, зажигая свет за собой, но абсолютно ничего не видя впереди. И мы не можем остановиться. Потому что нельзя. Потому что это жизнь, а она не ждет. Потому что фонарики все равно не предусмотрены в этой игре.
Мы видим впереди темноту и делаем вид, что все в наших руках. Но правда в том, что это просто темнота, в которой нас может поджидать что угодно. Мы будем об это спотыкаться и расшибать лоб, а потом подниматься и, отряхиваясь на ходу, идти дальше. Мы можем думать о том, обо что споткнулись весь оставшийся путь, но на деле мы будем все также нестись в темноту.
Мы не знаем куда мы спешим. Не знаем, куда нам нужно и что нам нужно. Потому что даже сейчас мы сосредоточенно смотрим в пустоту и думаем, когда натолкнемся на очередное препятствие.